Мэтт включил телевизор на эпизоде из «Чудаков родителей», довольно смешно, но только для взрослых, а затем, используя всю силу убеждения, уговорил племянников подняться наверх и лечь спать. Итон боялся темноты, и Мэтт включил ему ночник.
Он снова взглянул на часы. Половина девятого. Он был не против посидеть с ребятами и дольше, но начал волноваться. Мэтт двинулся в кухню. Последние произведения изобразительного искусства, созданные Полом и Итоном, висели на дверце холодильника, прикрепленные специальными магнитами. Были здесь и фотографии в акриловых рамках, но они всегда держали плохо. И половина снимков уже выпадала. Мэтт аккуратно поправил их, вставил в рамочки.
На холодильнике – слишком высоко, ребятам не дотянуться, да и почти не различить – стояли две фотографии Берни. Мэтт замер и долго смотрел на снимок брата. Потом отвернулся и снял телефонную трубку. Решил позвонить Марше на мобильный. Она ответила сразу:
– Мэтт? Как раз собиралась звонить тебе.
– Привет.
– Вы уже дома?
– Да. Мальчишки вымыты и в постели.
– Ты у меня молодец.
– Спасибо.
– Нет, это тебе спасибо.
Они оба умолкли.
– Хочешь, чтобы я побыл с ними еще немного? – спросил Мэтт.
– Если это удобно.
– Без проблем. Оливия до сих пор в Бостоне.
– Спасибо тебе, – произнесла Марша каким-то странным тоном.
Мэтт насторожился.
– Когда собираешься быть дома?
– Мэтт…
– Да?
– Я тебе наврала.
Он промолчал.
– Ни на какую школьную встречу я не ходила.
Мэтт ждал продолжения.
– У меня свидание. Должна была сказать тебе раньше. – Марша понизила голос. – Это не первое наше свидание.
Мэтт покосился на снимок брата на холодильнике.
– Ясно.
– Встречаюсь с одним человеком. Уже два месяца. Мальчики тоже, конечно, ничего не знают.
– Можешь не объяснять.
– Нет, Мэтт. Я должна.
Он промолчал.
– Мэтт!
– Слушаю?
– А ты не против… переночевать у нас?
Он закрыл глаза.
– Нет, – ответил он через секунду. – Конечно, не против.
– Вернусь домой еще до того, как ребята проснутся.
– Хорошо.
Неожиданно Мэтт услышал шмыганье носом. Она плакала.
– Все нормально, Марша.
– Правда?
– Да. Увидимся утром.
– Я люблю тебя, Мэтт.
– Я тебя тоже.
Он повесил трубку. Что ж, это хорошо. Марша ходит на свидания. Очень даже хорошо. Но тут взгляд опять остановился на снимке брата. Неправильно и нечестно думать так, однако Мэтт не мог удержаться от мысли, что теперь брат покинул их навсегда.
Наверное, каждому хоть раз снился страшный сон о том, как приходишь на последний, самый главный экзамен в классе, пропустив целый семестр. Мэтт был исключением. Вместо этого ему часто снилось, что он в тюрьме и понятия не имеет, за что туда попал. Мэтт ничего не помнил ни о преступлении, ни о суде, просто чувствовал, что влип в неприятную историю и выхода из нее нет.
Он проснулся сразу, словно от толчка. Весь в поту. Глаза полны слез. Тело сотрясает противная мелкая дрожь.
Оливия привыкла к этому. Обнимала Мэтта, шептала, что все в порядке, все хорошо, ничего страшного ему не грозит. Его красивой жене тоже иногда снились кошмары, но, похоже, она ни в каких утешениях не нуждалась.
Мэтт спал на кушетке в кабинете. В доме брата была гостевая комната, наверху, с огромной выдвижной двуспальной кроватью, слишком большой, чтобы спать в ней одному. Мэтт всматривался в темноту и ощущал себя более одиноким, чем до того, когда Оливия впервые вошла к нему в кабинет. Он боялся снов и старался держать глаза открытыми. В четыре утра у дома притормозила машина Марши.
Услышав, как поворачивается в двери ключ, Мэтт закрыл глаза и притворился спящим. Марша подошла на цыпочках и поцеловала его в лоб. От нее пахло шампунем и мылом. Принимала там душ. Интересно, вдруг подумал Мэтт, была ли она в ванной одна. Хотя… какое ему, собственно, дело?
Марша двинулась в кухню. Все еще притворно посапывая, Мэтт приоткрыл один глаз. Марша готовила завтрак для мальчиков. Ловко намазывала желе на тосты. На щеке блестели слезы. Мэтт не шелохнулся. Надо оставить ее в покое. Вскоре он прислушивался к ее шагам по лестнице, она поднималась наверх.
Ровно в семь позвонила Сингл.
– Звонила тебе домой, – сказала она. – Но там никто не подходит.
– Я у своей невестки.
– Ага.
– Просила посидеть с племянниками.
– Я что, тебя спрашивала?
Мэтт потер подбородок.
– Ну, какие новости?
– Сможешь подъехать к себе в контору?
– Да, но только попозже. А что?
– Я нашла твоего преследователя, Чарлза Тэлли.
Он резко сел на кушетке:
– Где?
– Побеседуем об этом при личной встрече, хорошо?
– Почему?
– Хочу выяснить кое-что.
– О чем?
– Об этом Чарлзе Тэлли. Значит, в полдень у тебя, договорились?
Встреча в музее, однако, не отменялась.
– Хорошо.
– И вот еще что, Мэтт. Ты говорил, это личное? Ну, то, что связано с Тэлли?
– Да.
– Тогда ты в глубокой заднице.
Мэтт являлся членом правления музея Ньюарка. На входе махнул своим членским билетом, но необходимости в том не было. Охранники знали его в лицо. Он кивнул им и прошел. Посетителей утром было по пальцам перечесть. Мэтт направился в западное крыло, где находилась галерея изобразительного искусства. Прошел мимо нового приобретения музея, пестрого живописного полотна Уосена Уорке Косрофа, и поднялся на второй этаж.
Она была там одна.
Он увидел ее издали. Стояла она там, где всегда, – перед полотном Эдварда Хоппера. Голова слегка наклонена влево. До сих пор очень привлекательная женщина, хоть ей уже под шестьдесят. Высокая, около шести футов, с округлыми скулами и красиво уложенными блестящими светлыми волосами, такие почему-то бывают только у богатых женщин. Ухоженная, стройная и одета безупречно.